Русские горки

Если попросить обывателя назвать несколько горнолыжных курортов России, то вряд ли кто­-то, не связанный с индустрией, сможет перечислить больше 15. И хотя в России в настоящий момент существует около 200 ГЛК, подавляющему большинству людей они не известны. Этой зимой «Прайм Прайд» выступил спонсором проекта «Русские Горки», в котором наши друзья Лекс Набоков и Леня Гольденцвайг проехались по некоторым горнолыжкам, чтобы снять документальный фильм «Русские Горки» про неизвестную горнолыжную Россию. Они побеседовали с некоторыми руководителями, основателями, владельцами ГЛК, пытаясь понять, где, на каком историческом этапе, находится сейчас горнолыжная индустрия России, есть ли у нее шанс когда­нибудь сравниться с Европой и США, что мешает сделать качественный переход на новый уровень, и с какими трудностями сталкивается конкретный горнолыжный курорт.

В фильм вошла только небольшая часть этих интервью. Нам показалась очень интересной идея опубликовать их расширенные версии здесь, в Ski Industry.  Первое интервью цикла – Евгений Гуревич, исполнительный директор ГЛК «Аджигардак», г. Аша.

Сколько лет горке?

Аджигардаку?

Да.

С 1995 года официальная история. Но, вообще, первую дорогу поставили здесь в 83, в 85 или 84 году – доподлинно неизвестно, – тут была детская школа, общество профсоюзов поставили допотопную Алма­Атинскую дорогу и, в принципе, история горки тогда и началась. Текущий собственник пришел сюда в 95 году, и примерно оттуда и началось развитие. Форсированное развитие началось, я так понимаю, в конце 90­х – начале 2000­х. То есть это все шло, шло… не было такого разового становления курорта, когда за два года все построили, и он заработал – постепенно начиналось все, чуть ли не с вагончика обычного туристического, куда приезжала компания, люди, которым нравится этот спорт…

Нет, просто я хочу понять: все началось с того, что некий металлургический комбинат открыл здесь свою профсоюзную горнолыжку в советское время, а потом она как­то плавно перешла в частные руки, – сейчас же это частная история, да? Полностью…

Да, полностью, но металлургический комбинат там вообще не в теме был. Они наоборот – усиленно отбрыкивались от этой горки.

То есть вся база, все инвестиции были сделаны текущим собственником?

Да. Именно текущим собственником, не корпорацией, ни чем­то подобным. Частным лицом.

Был какой­то план развития, когда это все только начиналось?

Нет, не было.

И это, кстати, очень видно. Потому что даже когда просто здесь находишься, идешь по дорожке, и нет ощущения единого комплекса здесь, цельности. Чувство, что ты в каком­то дачном кооперативе: все дома вразнобой, в разных архитектурных стилях, все настолько разнородное и разноплановое.

 Сейчас вы как­то пытаетесь подвести это под некий общий знаменатель, под единую концепцию?

Да, так и есть. Только в 2012 году родилась и оформилась концепция, по которой идет развитие – есть 4 фазы инвестпроекта, по которым мы движемся и собираемся развиваться. И до единого стиля дойдем, но сейчас это – задача не высшего приоритета. Тот фонд недвижимого имущества будет доживать свой век в том виде, в котором он существует. Просто потому, что мы не имеем возможности взять и разом поменять весь блок недвижимости. Сейчас мы начинаем изнутри, с номеров – все приводится к единому стилю. Какую­то часть номеров мы капитально переделываем, где­то просто делаем «косметику». Мы сейчас попробовали, поменяли внутренний стиль в нескольких домах, меняем планировки, делаем их более эргономичными, попробовали пилотную версию контроля отопления в номерах поставить – посмотрим, как она отработает. Это была проблема – разномастные номера, единого стандарта для них придумать сложно, и поэтому раньше каждый дом и каждый номер приходилось обслуживать чуть ли не в индивидуальном порядке, а сейчас мы приводим к единому стандарту и всю коммуналку – тарелки, ложки, смесители, отопители, водонагреватели, матрасы, простыни и так далее – это существенно экономит ресурсы.

А ГЛК – это вообще бизнес или дорогое хобби?

Я понимаю, почему ты спрашиваешь, но нет – это все же бизнес. Сейчас у нас есть главная задача – создание туристического продукта и его развитие, соответственно. Все основные силы и инвестиции идут туда. Вторая стадия – это подведение инфраструктуры, чтобы можно было к дальнейшему развитию приступать. То есть, нам нужна вода – у нас сейчас как раз проект в экспертизе на подведение водоснабжения из реки в пяти километрах от нас, туда же вывод канализации, плюс к этому, мы собираемся протянуть газ – проект уже закончен, лежит в экспертизе – в том числе и для генерации своей электроэнергии, потому что сейчас, например, мы топимся только электричеством, и это очень дорого. После того, как мы создадим инфраструктуру, можно будет говорить, что мы готовы выходить в третью фазу – строительство новой туристической недвижимости и модернизацию старой. Какая­то часть домов у нас пойдёт под слом, потому что их банально невозможно переделать под газовое отопление – проще сломать и построить с нуля, – какие­то дома мы оставим.

Так когда это все произойдёт?

Мы сейчас плотно общаемся с федералами, и нам обещают помочь с инфраструктурой. Если помогут субсидиями, то уже в следующем году мы можем начать тянуть всю линейку: вода, техническая вода, канализация и газ. И четвертый этап – развитие летней составляющей.

Ясно. А с кем ты конкурируешь?

В смысле?

Ок, почему надо ехать к тебе, а не в Абзаково или Банное?

Ну, хотя бы потому, что мы ближе к Уфе.

Основной твой потребитель живет в Уфе?

Да, мы, так скажем, домашняя горка Уфы. Да, много людей из Самары, много из Казани, ну, Оренбург, наверное. Но основа однодневных катальщиков – это Уфа.

А ты делаешь ставку именно на однодневных катальщиков?

Да, сейчас мы сильно проигрываем в конкуренции с тем же Магнитогорским кластером по инфраструктуре, подъемникам и досугу, но если брать по перепадам высот, разнообразию и длине трасс, по качеству снега – ну, мы не берем в пример этот год, в этом году количество снега это ЧП вселенского масштаба, – нам равных в центральной части России просто нет.

Нас можно сравнить, пожалуй, с «Шерегешем», с «Розой». Основной наш плюс – это наша гора и наш снег. Мы сейчас планируем строить новые трассы и ставить кресельные подъемники, чтобы выйти на достойный конкурентный уровень. Просто это выглядит как хобби, как ты сказал, потому что у нас просто не было шматка денег, чтобы мы смогли сразу их сюда ввалить и сразу начать получать результаты. Мы все делаем своими силами – силами нашей не самой большой группы компаний, частными деньгами инвестора, кредитными деньгами и теми, которые зарабатываем здесь. Находясь в условиях постоянного денежного дефицита, довольно сложно говорить о каких­то стратегических перспективах…

… а к чему идет­то все? Чтобы люди сюда заезжали на неделю, или чтобы так и остаться горкой на пару дней?

Ну, вообще, мы хотим сделать курорт – у нас даже был такой маркетинговый лозунг: «И недели мало!». У нас большой курорт, и за один день накататься невозможно. Когда мы выйдем на нормальный уровень по объемам жилья, тогда мы будем говорить уже про долгие заезды.

Давай поговорим про цифры.

Давай.

Сколько валовый доход Аджигардака в год?

70­75 миллионов.

Если ты завтра ставишь кресла вместо бугеля, то ты сразу увеличиваешь количество людей на горке. Ты согласен?

Да, конечно. Однозначно.

И сразу у тебя идет этот качественный переход, рывок. Ты ставишь смотровое кафе на вершине, внизу глинтвейн, какие­то чай­кофе­шоколадки на поляне возле подъемников – и у тебя сразу идет увеличение продаж ски­пассов.

Да.

Ты делаешь apres ski – у тебя возрастает среднее количество дней, проведенное человеком здесь, на курорте. Эффект мультипликатора.

Да. Это закон туристических продаж – количество точек дохода на единицу туристической территории напрямую влияет на общую рентабельность объекта. Мы считали, что сможем потенциально увеличить валовый доход до 200­250 миллионов.

Так почему тогда, объясни мне, ты кафе строишь уже два года?! И это только кафе – я не говорю про все остальное.

Потому что у нас денег не хватает.

Но ты же сам понимаешь, что поставь ты креселку и запусти кафе – ты сможешь собрать за сезон минимум в полтора раза больше. Минимум! Почему ты не можешь взять кредит или соинвестора, это же не какие­то огромные деньги?

Мы прошлым летом вели переговоры с банком. Не буду говорить с каким. По плану они должны были нас рефинансировать и дать нам новую кредитную линию. Мы собрали все документы, сделали бизнес­план. Да, они нас рефинансировали, но решение по новому кредиту нам дали в августе. Мы начали строить кафе, нагнали туда строителей, но в итоге в ноябре кафе законсервировали. Вот пример. Если говорить про кресельный подъемник, то тот, который нам нужен, будет стоить от 180 до 200 миллионов. С установкой. Да, это в 2,5 раза увеличит пропускную способность, но с нашими кредитными условиями этот проект встает в разряд неокупаемых. Возврат инвестиций – 8­9 лет в лучшем случае.

Это кредит такой дорогой или подъемник?

И кредит дорогой, и подъемник не дешевый. Это я говорю про бэушку. Старый подъемник 4­кресельный, переделанный под наши условия. Про какой­нибудь новый «Доппельмайр» я даже не мечтаю, для нас это вообще неподъемная история. Да, я понимаю, и туристы на нас жалуются, что у нас тут… Да мы и сами все понимаем.

Почему это работает в Европе и Америке, а у нас это не работает?

Три процента.

Только?

Да, дешевые и длинные деньги. И даже когда с инвесторами потенциальными разговариваешь – это для них непонятное что­то, как кино или шоу­бизнес. И политический момент тоже имеет место – непонятно, что может вообще произойти здесь в России за эти 8­9 лет. Вдруг потом кто­то к ним придет и вежливо попросит поделиться акциями, например. Либо есть гораздо более быстрые способы окупить вложения, чем горнолыжка. Для того чтобы вкладывать в горнолыжку, нужно реально этим немного болеть.

Вы просили дешевых денег у государства?

Да. Процедура идет шесть лет. Тома заявок и согласований. Очень все забюрократизировано. Даже если взять ту же нашу Челябинскую область, как у нас туризм развивается…

…никак?

В данном случае «никак» – это даже комплимент. Отчеты сдавать – звонят: «а сколько у вас было койко­мест занято?» Я говорю: «у меня нет койко­мест. Я не гостиница и не санаторий», но в ответ «нам нужны для отчета койко­места», а так чтобы помощь предложили…

Понятно. Скажи, а зачем у тебя здесь статуя Путина?

Ха­ха… многие расценивают это как гениальный маркетинговый ход. Благодаря этой статуе мы «светанулись» на федеральных каналах даже, но на самом деле все просто: у нас есть собственник. У него есть такая жизненная позиция: он сильно уважает Путина за то, что он делает во внешней политике. И плюс ко всему, если бы не его увлечение горными лыжами, половины российских горнолыжек просто бы не было сейчас в том виде, в котором они есть сейчас.

Но это же ****** <ужасные вещи>, то, что ты говоришь.

Да, отчасти так и есть. Ну вот слушай: база отдыха ********* <герой интервью попросил убрать название – прим. SI> – там сейчас тоже катаются, – так она же строилась <губернатором региона> только для того, чтобы принять Путина. Один раз. Была построена горнолыжка с тремя канатными дорогами, вертолетной площадкой, с очень неплохим гостиничным комплексом. И зато теперь она работает.

То есть, тебе нужно шесть лет ждать денег и писать тома заявок для их получения, у тебя до сих пор нет газа, но при этом у тебя во дворе стоит статуя Путина, который «много сделал для горнолыжки» и у него «успехи во внешней политике». Нет противоречия?

Не­а. Про политику можно говорить долго, и у меня тут есть вполне определенная позиция. Я как управленец имею огромный круг проблем, и понимаю, с каким еще более огромным кругом проблем приходится сталкиваться управленцам более высокого уровня. В России вообще много проблем. Невозможно поменять парадигмы управления старой команды за одно­два поколения, но я вижу, как это сейчас модно говорить, системные сдвиги. Вот, например, мы общаемся с фондом развития моногородов. Когда у них поменялась команда на «помоложе», у них прям вот ну реально прорыв пошел! Я вижу положительные сдвиги. Вижу. А что до Путина, то я имею в виду несколько другое. Вот, например, наши конкуренты, типа Банного и Абзаково, строились лишь потому, что горнолыжный спорт вдруг стал иметь очень высокий статус, и именно из­за интереса Путина к нему. Если бы не Путин, то, думаю, в горнолыжки бы вообще ничего не вкладывалось. Да и сам спортивный образ жизни, который он пропагандирует – это тоже несомненный плюс. Вот поэтому статуя и стоит.

Теперь понятно. Кстати, а почему у тебя парковка платная?

А потому что платят. SI